Деревенская смекалка не раз выручала на фронте

Моего отца Горшкова Григория Фроловича в 1939 году призвали в армию. Из Филят привезли в Пестяковский военкомат. Попал он по назначению в артиллерию, место службы было определено в Брестской крепости, Барановичи, там располагалась их воинская часть. В 1940 году летом отец отправил из в/ч фотографию на родину в деревню Воронята двоюродному брату Горшкову Александру Осиповичу, а вторую – в деревню Лыткино сестре Насте.

Получив звание “младший сержант”, он стал командиром орудийного расчёта. Отец как-то спросил у командира батареи, почему их расчёту не заменят орудие (ещё на деревянных колёсах), на что офицер ответил «успеем ещё». Да нет, не успели… В 1941 году войну встретили с этим орудием, но только воевать пришлось не- долго. Отступать ещё не было принято отдавать приказы. Под Барановичами во время боя отец получил ранение, а когда очнулся, то увидел, что к тем, кто лежал, подходили немцы, раздавались одиночные выстрелы. Отец знал (среди солдат поговаривали), что тех военнослужащих, у кого в кармане находили партийный билет, пристреливали на месте. Поэтому, расстегнув карман, он вынул партбилет и прикопал под собой в окровавленную землю. Он лежал, прикрыв его своим телом, как я сейчас понимаю, спасая и его, и себя тоже. Раненому не было физической возможности избежать плена. Раненым помогали наши солдаты встать и двигаться в общей колонне.

Лагерь немецкий, куда их пригнали, находился в Литве в городе Шауляй. Отец понимал, что он в первую очередь должен выжить, чтобы снова бить фашистов. Но выживать в плену приходилось, проявляя и выдумки, и предусмотрительность, присматриваясь к тем, кто рядом. Однажды отец из своей зоны (а их было несколько) увидел случайно через проволочное ограждение земляка Баталкина Николая из деревни Гомозята. Отец невольно рванулся к ограждения и крикнул: «Коля!!!». Баталкин Коля, тот тоже отца узнал, но крик немцев с вышек вызвал реакцию охранников. Отец думал, что успеет с Колей перекинуться хоть словом, но немецкий охранник ударил отца сзади плёткой с металлическим шариком на конце по голове. Отец с окровавленной головой не помнил, сколько пролежал (видно сознание потерял), но и Баталкина Колю с этого момента он больше не видел в соседней зоне. Оказывается, и родные его не имели никаких вестей, кроме того, что он пропал без вести.

Поскольку отец родом из деревни, то в лагере ему пришла в голову мысль, как испечь подобие хлеба из украденной муки. Их посылали на выгрузку мешков с зерном, где он умудрялся, сделав дырки в карманах шинели, насыпать горстями зерно в них, оно проваливалось в полы шинели. Когда пленных подводили к воротам лагеря, то было видно, что карманы пусты. У него из простой консервной банки было сооружено что-то вроде мини-жернова. Ночью он зерно прокручивал в этой банке, получалась грубо помолотая мука. Смачивая её водой, он в банке как-то выпекал. Но пока он всё это готовил, голодные глаза других жадно следили за ним. Когда он эту полуварёную лепёшку брал в руку, то неожиданно инстинкт голодных пленных заставлял их пытаться вырвать у отца часть грязелепёшки. А что оставалось у него в кулаке, вот это он и брал в рот. И всё-таки это был шанс выжить. Хлеб лагерный, как правило, мешали с опилками, поэтому и не понимали, живот болел от них или вообще от голода. Были проблемы и с куревом. Отец ночью иногда умудрялся через колючую проволоку пробраться в иностранную зону, рискуя быть с вышки застреленным. Однажды даже спрятался в шинелях, прижавшись к стене. Советские пленные не подходили к международной конвенции, так как Сталин не признавал её.

За время пребывания в немецком плену отец пытался пять раз бежать, но обещанное вознаграждение литовцам за сдачу пленных давало результат. Отец рассказывал, что когда, уже находясь за пределами лагеря, думал, что удалось сбежать, голод заставлял подкрадываться на хуторах к окнам домов. Постучишь в окно, отодвинется занавеска, покажешь жестом и попросишь, чтоб хлеба дали, они мотали головой, обещали вынести, подожди, мол, однако вместо хлеба каким-то образом приводили полицейских, а в лагере за это били, но не расстреливали, давая понять о невозможности побега побоями.

После освобождения Советскими войсками отец воевал в Кёнигсберге, но был ранен второй раз. Когда на операционном столе он услышал: «Может, придётся ногу ниже колена резать», то успел матом накричать на хирурга. Ногу спасли, но он слегка (одна нога стала чуть короче) припадал на неё, почти незаметно. В непогоду потом нога всегда у него ныла. А когда стали выдавать «запорожцы» фронтовикам, ему сказали, что не хватает несколько сантиметров до положенной нормы. А шишка на голове от удара охранника в лагере так всю жизнь у него и была. Врачи предлагали, но он отказывался, мол проживу и так, как и с осколком, который в нём и остался, и он его чувствовал.

Эти следы войны на теле, а в душе тоже был осадок от недоверия партийцев. После войны на родине ему же не поверили про историю с партийным билетом. Да, да, немцы на глазах отца бы его изорвали и сожгли, а самого бы пристрелили.

Когда я слушал его рассказ (мне было лет 10), я в то время тоже сначала возмутился, а он усмехнулся и сказал, что тогда и я бы не родился. С тех пор я об этом с ним не говорил. В общем, после войны его в партии не восстановили, хотя образование было до войны семь классов, а работал в леспромхозе на лесозаготовках, на лесосплаве. В детстве я спрашивал отца: «Папа, а почему ты в кино не ходишь, когда про войну?» Он говорил, что там мало правды показывают. Теперь я особенно это понимаю.

Моя мама Баталкина Вера Васильевна до войны в Пестяках имела жениха (Ф.И.О. не знаю), но он погиб на фронте. Отец, когда с фронта вернулся в деревню Струнята, зашёл к Баталкиным в деревню Гомозята (они рядом были) и рассказал им, что в лагере Колю их видел живым, поэтому мама (потом нам рассказывала) к отцу и привязалась, так и поженились. Что пережил отец в войну, он только выпивши рассказывал, скрипел зубами, повторяя: «Гады немцы!», но и коммунистов ругал за то, что не поверили. Награды его в детстве я держал в руках, когда самовольно в комод лазил. Помню и «За Победу над Германией», значит, и мой отец победил её, что даёт право и мне, и всей нашей семье гордиться им.

Я и внукам теперь говорю о том, что наш род продолжается благодаря фронтовику Горшкову Григорию Фроловичу. Я рад, что в великий День Победы они несут фотографию моего отца (1940 год) в Бессмертном полку.

Так получилось, что и я служил в армии в Брест-ской области в городе Пружаны. Но когда поезд остановился для высадки нас на станции Барановичи, я понял, что прибыл на место, где сражался с фашистами мой отец. Я горжусь тем, что нёс армейскую службу там, где он воевал. Мой армейский праздник – День ракетных войск и артиллерии.

Я рассказал о своём отце-фронтовике только по детским воспоминаниям. Когда он говорил о войне с другим фронтовиком, я молча сидел и слушал. Мы должны это помнить и писать об этом для внуков, правнуков, для других поколений, чтоб люди знали цену нашей свободе, независимости, цену продолжению рода и человечества.

Стихами, песнями, обелисками, салютами в День Победы мы будем отдавать дань памяти тем, кто победил фашизм в войне. А Бессмертный полк – это гордое и честное подтверждение потомков!